Жизнь наизнанку

Когда он сейчас идет по коридору медучреждения, опираясь на трость, его поддерживают под руку. Он делает огромные усилия, чтобы передвигаться — ноги не слушаются, серьезные неврологические нарушения повлекли за собой необратимые процессы в организме. Он не старик, не имел врожденных патологий — Саше 33 года, и до такого состояния довел себя сам. Теперь он инвалид 2-ой группы, а за плечами — 18-летний стаж употребления инъекционных наркотиков. От него отказались родители, а многих друзей уже нет в живых…

Когда-то Саше (из этических соображений фамилию не указываю) было всего 15 лет, и желание острых ощущений подтолкнуло его и двух его друзей к первой дозе. Тогда ребята учились на трактористов, и особых так сказать ориентиров на будущее не было. Хотя об этом говорит сам Саша, а вот насчет друзей — неизвестно, их давно уже нет в живых. „Варили ширку сами, — еле оттягивая голос, рассказывает Саша. — Рецепт расспросили у знакомых. Но пожалел о сделанном уже буквально на второй день, потому что почувствовал сильное желание повторить”. Как он сам говорит, первых пару лет они с друзьями „двигались” редко, без особой привязанности. „Желание, конечно, было, но его можно было контролировать. Хуже было потом — я мог не пить, не есть, но чтобы не уколоться — нет, это было уже нереально. Все мысли были только об этом, ничему другому места в голове не было”, — вспоминает мои собеседник.

Разговор наш состоялся в медучреждении — противотуберкулезном диспансере, куда Сашу положили по состоянию здоровья. Когда я зашла в палату, он спал, а когда его разбудили, он даже улыбнулся. В первую очередь автор этих строк при виде Саши испытала эмоциональный шок — передо мной был худой, слегка сгорбленный человек с опухшими руками и расширенными зрачками глаз и отрешенным взглядом. Мы начали разговаривать. Как и все начинающие потребители наркотиков (причем любых), Саша вначале был уверен, что не втянется. Теперь на вопрос, жалеет ли о той первой дозе, практически сквозь слезы и напрягая мышцы скул отвечает лаконично: „Да”. Но сам прекрасно понимает, что уже поздно и возврата нет. Он инвалид, имеет нарушения психики, у него нарушена координация движений, он никогда больше не будет таким, как в те 15 лет, когда впервые попробовал наркотик… Когда он смотрит в глаза, внутри все сжимается. Как хочется, чтоб он посмотрел в глаза каждому, у кого появляется лишь самое малое желание попробовать наркотики…

Некий Павел Н., обычный александрийский житель, решил как-то купить дом в городе, в частном секторе. Полистав один из самых популярных александрийских еженедельников, присмотрел вариант, который подходил и по цене, и по месту расположения. Но прежде чем звонить по указанному номеру, Павел решил прогуляться — человек, дающий объявление в газету, указал точный адрес. Придя на место, Павел был, мягко говоря, удивлен — полуразваленный дом без окон и дверей, во дворе, как и в доме, были горы мусора и использованных шприцов. Среди этого всего хлама мужчина увидел на полу лежащее полуживое тело, которое едва было похоже на человека — худой, грязный, со специфическим запахом, ранами по всему телу. Это был Саша. Стянув под себя какие-то тряпки и бумажки, он, как оказалось позже, пролежал там целую неделю.

Когда Павел нашел Сашу, тут же позвонил своему другу Анатолию Трымбачу, работнику благотворительной организации „Открытое сердце”. Тот, бросив все дела, тут же примчался на место. Ребята вызвали „скорую”, но т.е. отказывались везти Сашу в больницу по той же причине, что и больница отказывалась принимать его на лечение — он, мол, наркоман со стажем и наш постоянный гость. Ребята все же добились того, чтобы не ходячего, в полусознании Сашу определили в палату и обследовали. Когда у него выявили туберкулез, тут же определили в противотуберкулезный диспансер. В этом медучреждении Сашу лечили целый год. Он поправился, прибавил в весе и даже понемножку начал ходить, опираясь на трость. Ребята из „Открытого сердца” его постоянно проведывают, приносят ему одежду.

В августе встал вопрос о том, что Саша здоров и подлежит выписке. Только вот куда его выписывать — никто не знал. Члены благотворительной организации помогли восстановить документы Саши, узнали, что он не бомж и имеет прописку. По указанному в документе адресу живет отец, который напрочь отказался даже говорить о сыне, не то чтобы принимать его к себе на постоянное место жительства. „Я не хочу, чтобы повторилась история с постоянными кражами, я не хочу выгребать из углов и из-под кроватей шприцы с кровью. По его милости я остался когда-то на улице. Не хочу я его видеть”, — жёстко ответил отец Саши, который, кстати, сам имеет инвалидность и ухаживает за своей лежачей матерью.

Что касается матери, то сам Саша думал, что она давно умерла (с отцом они в разводе). Но попав в больницу, узнал, что жива – она приходила его проведывать, но забирать к себе тоже не хочет. Как аргумент, Саша сообщил матери, что по инвалидности теперь получает пенсию, и за пару месяцев она уже лежит на карточке. Но на женщину это не повлияло. Не хочет, и все тут.

„По роду своей деятельности мы к таким случаям давно уже привыкли, — рассказывает Андрей Иванович Матковскии, заведующий поликлиническим отделением противотуберкулезного диспансера. — Дело в том, что 83% наших пациентов — это как раз контингент неработающих, бездомных, эти люди часто имеют позитивный ВИЧ-статус, ведь для последних именно туберкулез является болезнью номер один. 40% ВИЧ-позитивных умирают от туберкулеза”.

И пройдясь по палатам, убедиться в том, что противотуберкулезный диспансер больше похож на приют, нетрудно. Потому проблемы с тем, куда выписывать очередного пролеченного пациента, — скорее тенденция, чем исключение. „Кроме того, наши частые пациенты — это те, кто возвратился из тюрем. Когда мы их вылечиваем, возникает та же проблема — выписывать некуда. Родным, как правило, они не нужны, — рассказывает Екатерина Викторовна Васильева, заведующая стационарным отделением противотуберкулезного диспансера. — Часто договариваемся с руководством профилактического санатория в Знаменке, чтобы пролеченных направлять туда. А вообще это, конечно же, огромная проблема в частности для нашего города. Таких людей некуда девать, но и на улицу же не выгонишь. Они лежат не только у нас, но и в городской больнице № 1. И реальность такова, что, кроме нас, медработников, они никому не нужны — ни управлению социальной защиты, ни территориальному центру. Мы оформляем по возможности, как и Саше в данном случае, инвалидность, что, соответственно, обеспечивает выплату : пенсии. Вот хорошо, что у нас теперь есть помощники — члены благотворительной организации „Открытое сердце”.

„Когда встал вопрос о выписке Саши и мы поняли, что родителям он не нужен, мы решили попробовать оформить его в гериатрический пансионат, — рассказывает Анатолий Трымбач, работник БО „Открытое сердце”. — Первым делом я пошел на консультацию в терцентр, где мне сказали, что ничего не получится, поскольку у него есть отец, не достигший пенсионного возраста (отцу 58 лет. — Прим. авт.). Тут-то и начались скитания по мукам. Мне посоветовали обратиться к участковому, ведь у человека есть место прописки — то есть он не бомж. Но в милиции ответили, что это не в их компетенции, и заставить отца принять сына домой они не могут — состава преступления в этом, мол, нет. В „Ковчеге”, что на Победе, Сашу тоже отказались принять, так как главным приоритетом в лечении наркомании у них является трудотерапия. А работник из Саши никакой, за ним уход нужен. Но делать что-то нужно было, ведь человека фактически выписали еще в августе, а идти ему некуда, да и ходить он не может. В итоге я обратился к секретарю горсовета Виктории Ивановне Ставицкой, которая прониклась проблемой и, пообещав свою помощь, сделала звонок в гериатрический пансионат. И хотя он в подчинении области, уверила, что будет ходатайствовать о решении этого вопроса к руководству в Кировограде. Как оказалось, в пункте 3.4 „Типичных положений о домах-интернатах для граждан преклонного возраста и инвалидов” в гериатрический пансионат, пансионат для ветеранов труда, дом-интернат могут приниматься люди преклонного возраста и инвалиды, которые имеют трудоспособных детей или родственников, обязанных согласно действующему законодательству, их содержать, если по объективным причинам не могут этого делать. При повторном обращении в терцентр я услышал ответ, мол, мы не знали о таком положении, хотя на самом деле ему, как минимум, уже год. Теперь начнется все по-новому — прохождение врачей и сдача небесплатных анализов. Но главное, чтобы в итоге у Саши появилась хоть какая-то крыша над головой”.

Представитель правоохранительных органов, пожелавший остаться неизвестным, сказал, что ситуация Саши с отцом — это гражданско-правовые отношения, которыми занимается судебная система, но отнюдь не милиция. Независимый юрист это подтвердил: „Милиция в данном случае действительно ни при чём… Кроме нравоучительной беседы с его родственниками, она не может больше помочь. Тут ведь нет уголовного преступления, это скорее нравственная проблема”.

А ведь это только одна из сотен историй александрийцев, у которых вот так сложилась жизнь. Они, конечно, сложили так ее сами, но, как говорит Екатерина Васильева, заведующая стационарным отделением тубдиспансера: „Такие, как Саша, — они ведь тоже люди и заслуживают на человеческое отношение”.

Да уж, только такие, как Саша, абсолютно никому не нужны. И если бы тогда его никто не нашел в том заброшенном доме, он бы так и умер, ведь до этого Саша пролежал без еды и воды там целую неделю и, как теперь говорит сам, ждал смерти, ведь не мог не то чтобы встать, а даже на помощь позвать. Да и пришел бы кто? Даже если бы услышал. Ведь на нем клеймо — он асоциальный элемент, наркоман и вор. Хотя когда-то был просто 15-летним парнем, ребенком родителей и внуком дедушек и бабушек, чьим-то другом и учеником. Но он, сам тогда того не подозревая, перечеркнул свою жизнь навсегда.

Ирина Черниенко

Олександрійський тиждень